Посланник князя тьмы [Повести. Русские хроники в одном лице] - Генрих Гацура

— Так вот, достаточно небольшой искры, чтобы вся эта масса людей пришла в движение. Достаточно прецедента с очередным убийством или притеснением русскоязычного населения в какой-нибудь республике, компании в прессе, на телевидении и радио, и эта огромная, изголодавшаяся по работе, действию, своей профессии, масса сметет все на своем пути. Достаточно ей показать цель! И русский топор поднимется над головами, и реки крови вновь зальют Азию и Европу. Прецеденты в истории уже есть, взять хотя бы «Третий рейх». Хайль Гитлер! — Алексей выкинул руку в нацистском приветствии и, вдруг, совершенно неожиданно, хитро улыбнулся. Лицо его до неузнаваемости изменилось. Это был прежний Вакулов. — Ну, как я тебе? Испугался? Ты этих хочешь?

Николаев несколько раз отрицательно покачал головой. Переход был настолько внезапен, что он все еще не мог прийти в себя.

Вакулов несколько раз хихикнул, затем все так же полуобернувшись к Николаеву, склонил в шутовском полупоклоне голову и раскинул руки:

— А я, говорит, она говорит, артист, говорит.

Затем тяжело вздохнул и добавил:

— Талант пропадает. Играл бы я где-нибудь в детском театре Буратино или шута. Нет, лучше Снегурочку или старуху Шапокляк. Кстати, давно хотел тебе сказать, какого черта ты влез в этот детективный жанр, писал бы ты свои добрые детские сказки. Мне они всегда нравились, особенно с твоими иллюстрациями. Моей дочурке тоже.

— У тебя и дочка есть? — удивился Сергей.

— Ну, тебе сразу все скажи. Да, чуть не забыл, — Вакулов достал из кармана уже знакомую ему коробочку для лазерных дисков, — здесь все твои рукописи, публикации, записки, вырезки из газет, иллюстрации к книгам и даже карандашные наброски. В общем, все то, что нашли у тебя в комнате. Не обессудь, но твоего последнего сценария здесь нет.

— Спасибо, — сказал Николаев и сунул коробочку во внутренний карман, туда, где уже лежал коричневый конверт с деньгами.

— Подожди говорить спасибо. А теперь, посмотри туда, — Алексей ткнул пальцем за спину Григория, — аккуратно достань вон ту штуковину и открой.

Сергей вынул стоявшую между передним и задним сиденьями шикарную кожаную сумку и расстегнул молнию.

— Ну, как тебе? — поинтересовался Вакулов, хитро поблескивая глазками. — «Пентиум», со встроенным принтером, «сидиромом», камерой, микрофоном, блоком питания, системой приема телевизионных передач и прочими причиндалами. Этот в десять раз лучше, чем тот, на котором ты работал. В общем, сам разберешься. Подарок от меня и моей дочки за твои сказки.

— Спасибо, вот уж спасибо, — Сергей попытался открыть крышку.

— Потом разберешься, найдешь инструкцию и описание в сумке. Только не включай его в салоне самолета.

— Почему? Чтобы не видели, что я немец, а работаю с русским текстом?

— Никому нет до этого дела. Просто, авиакомпании не разрешают пользоваться микрокомпьютерами в полете, потому что они дают помехи на бортовую сеть самолета.

— Ты смотри, интересно, — покачал головой Сергей, — это можно использовать в какой-нибудь детективной повести.

— Я тебе сказал, пиши лучше сказки. Хотя, это твое дело, только используй псевдоним. Да, вот еще, — Алексей протянул сделанный «Полароидом» снимок. — Этот человек будет тебя встречать в Париже. Он горбун, и ты его сразу узнаешь. Там, куда он тебя привезет, ты отдашь вот этот дипломат, — он передал Николаеву через спинку своего сиденья металлический кейс-атташе, стоявший у него в ногах.

— Алексей Рудольфович, подъезжаем, — сказал Григорий.

«Волга» остановилась у ворот, рядом с которыми стояло несколько бронетранспортеров. Несколько солдат, вооруженных автоматами и гранатометами, распахнули ворота, и машина въехала на территорию аэропорта, прямо к трапу самолета, хвост которого украшала какая-то не известная Николаеву эмблема.

— Все, выходи. Вот твой билет до Парижа. Пересадка во Франкфурте, у тебя даже будет время выпить кофе в аэропорту. Поменьше там говори, немецкий у тебя не ахти какой, правда, с большой натяжкой его можно принять за какой-нибудь баварский диалект. Поэтому лучше используй вместо приветствия фразу «грюс готт[16]». Ну, ни пуха тебе ни пера.

— К черту, — пробурчал новоиспеченный Хельмут Шредер, вылезая из машины и вытаскивая вслед за собой металлический дипломат и сумку с компьютером. — Не люблю я самолетов.

— Я уже слышал твою теорию о том, что железо летать не может. Дай-ка, я тебя расцелую на прощание.

Вакулов вышел из машины, обнял Сергея и, похлопав его по спине, тихо шепнул:

— Не дергайся, откроешь в самолете, — Николаев почувствовал как в боковой карман ему что-то опустилось.

Алексей разжал объятья и махнул рукой:

— Давай, тебя ждут. Добро пожаловать на остров «Imago»!

— Ты знаешь?

— Думаешь, почему эти ребята, что заставили тебя подписать бумаги, говорили, что меня не существует?

— Значит, ты — тоже? Когда?

— Давно, — Вакулов отвернулся.

— Дела, — покачал головой Сергей. — Никогда бы не подумал, что кто-нибудь еще, кроме старика-библиотекаря, напомнит мне об этих островах.

— Кстати, здесь вообще большинством дел покойнички заправляют. Я специально проверил их личные дела, отследил до самого рождения.

— Хочешь сказать — бессмертные?

— Нет, именно — покойнички. По прихоти верховного божества или, скорее всего, благодаря проделкам бесов. Как их там, в индуистской мифологии, называют? Асурами[17], что ли? До бессмертных им, как до неба. Сейчас их в России тьма-тьмущая расплодилась, поэтому здесь такая мерзость и творится. Ладно, давай. Тебя одного ждут, — Вакулов кивнул на стоявшую на трапе стюардессу, сел на переднее сиденье и хотел было захлопнуть дверь «Волги», но Николаев придержал ее и спросил:

— Да, еще, Вакулов, я хотел тебя спросить, а не придешь ли ты для России новым Сталиным или Берией?

— Я приду Петром Первым, — улыбнулся своей обаятельной белозубой улыбкой Алексей. — Народ меня знает, народ меня любит. Поднимайся в самолет. Все будет хорошо.

— Пожалуйста, поменьше крови. По-моему, Россия уже достаточно покупалась в ней. Сколько тебя ждать?

— Уже недолго. Помолись за меня.

Сергей махнул рукой и направился к самолету.

— Возможно, это буду и не я, но, несомненно, это будет достойный человек, — тихо сказал Вакулов, захлопнув дверь, затем достал пачку сигарет и щелкнул зажигалкой.

— Куда? — спросил Григорий.

— Куда-куда. В Кремль.

— Курите много Алексей Рудольфович, — бросив взгляд в зеркало заднего обзора, сказал Григорий.

— Работа такая, — тяжело вздохнул Вакулов. — Хотя, ты прав. Никотин — яд. Пора завязывать.

Он сделал еще одну затяжку и щелчком выбросил в приоткрытое окно недокуренную сигарету.

Поднимаясь по трапу, Николаев подумал, что еще не поздно отказаться от участия в этой очередной безумной затее Вакулова, но если он и подобные ему действительно те люди, что, наконец, поставят Россию с колен на ноги? Хотя, он и в школе попадал под его обаяние, вечно оказываясь в дурацком положении. Но ведь кто-то должен прийти и возродить Россию во всем ее величии. Почему это не может быть он, его одноклассник?

Стюардесса взяла у Николаева паспорт и билет. Дверь за ним закрылась. Назад путь был отрезан. Сергей сел на место, на которое провела его бортпроводница, и пристегнулся.

Двигатели самолета взревели, и он медленно начал выруливать на взлетную полосу. Сидевшая возле окна женщина всплеснула руками и уставилась в иллюминатор. Николаев заглянул через ее плечо. Рядом со взлетной полосой лежал завалившийся на левое крыло и уткнувшийся носом в землю самолет. На его хвосте была точно такая же эмблема, как и у того, в который сел Сергей. Рядом с самолетом суетились военные в камуфляжной форме. Изредка, слышимые даже сквозь рев двигателей, доносились автоматные очереди. Николаев откинулся на спинку кресла и только тут вспомнил, что Вакулов опустил ему что-то в боковой карман. Он сунул туда руку и вытащил конверт. Сергей вскрыл его, и из него выпал ключ. Николаев поднял его с пола и заглянул внутрь конверта. Там лежал паспорт и небольшой листок. На нем был отпечатанный на машинке текст:

«Все то, что я говорил, отменяется. У тебя есть пятнадцать минут. Ты должен найти камеру хранения, номер ее выбит на ключе. Оставляешь дипломат в этой камере, берешь из нее билет и садишься на тот рейс, который указан на нем. Записку, конверт, первый паспорт ты разорвешь и спустишь в унитаз в аэропорту Франкфурта. Все. Отдыхай и пиши сказки».

Николаев надел очки, белую панаму и посмотрел на себя в огромное, от пола до потолка, зеркало. В пестрой гавайской рубашке с короткими рукавами, светлых шортах, из-под которых выглядывали загорелые ноги в кожаных сандалиях, он был великолепен. Перекинув через плечо спортивную сумку, в которой лежала рукопись новой, еще не законченной детской сказки, он еще раз бросил взгляд в зеркало и вышел на улицу. От его коттеджа до моря было метров пятьсот, но он всегда делал круг и заходил в небольшую лавочку, где можно было выпить кофе, купить пару банок тоника и свежую газету. Русских газет здесь не было, но всегда можно было купить немецкую или австрийскую, где можно было узнать свежие новости из России. Он скучал по ней.